Часть 1
Конец апреля 2012 года. Солнце робко начинает делать тонкие намёки на то, что скоро будет лето. А летом, как мы все хорошо знаем, Зеленогорск собирает на свой ежегодный праздник «День города» земляков, разбросанных по всему миру. К коим я себя тоже отношу. По различным житейским обстоятельствам мне очень редко удаётся на него попадать. Но в этом году я сказал себе, шабаш Слава, надо всё бросить и ехать. Правда день, когда надо было всё бросать, я не знал и решил уточнить дату торжеств в Интернете. Выйдя на сайт «Териоки», я случайно попал на рассказы земляка Льва Зайцева, в которых он описывает свою жизнь в Зеленогорске. Почитав их, мне стало ясно, что заболевание ностальгией является недугом заразным. Эти рассказы подействовали на меня, как «Капитал» Карла Маркса на Ленина. Я понял, что Зайцев совсем один в поле воюет и пора ему помочь в описании прошлой жизни в нашем любимом городе Зеленогорске. Чтобы чтение этих страниц не стало для Вас снотворным, постараюсь описывать происходившие события не очень занудным языком.
А теперь давайте знакомится. Когда меня спрашивают, это вас зовут Соколов Вячеслав Михайлович? Я чётко отвечаю. Да. Он самый. Потом спрашивают, это правда, что Вы коренной житель Зеленогорска? Я так же отвечаю, ещё какой коренной. Такой, что самому не по себе становится. Потому что, гуляя по Зеленогорску, очень редко встречаю знакомые лица. А про себя думаю, куда же делись мои однокашники, соседи, знакомые. Может переехали жить в другие места или по домам сидят или, не дай Бог, в иной мир подались.
Теперь всё по порядку. Моя матушка - Соколова Вера Григорьевна - до финской войны жила с супругом и моим братом в Павловске. В молодые годы она ходила на танцульки в Курзал, в котором гастролировал большой мастак вальсов Штраус. В середине марта 1940 года, когда наши доблестные войска беспардонно отхватили от дружественной Финляндии Карельский перешеек, союзные власти решили в быстром темпе заселить новые территории. Моя маман с супругом и братом откликнулись на призыв родного правительства и уже в начале апреля 1940 года обживали в Териоках две комнаты в доме № 20 по Комсомольской улице.
По официальным данным в Териоках не оставалось ни одного финского гражданина. Но это не совсем так. По крайней мере на другой стороне улицы напротив нашего дома стояла избушка, в которой жила старенькая чета финнов. Говорили, что они отказались от эвакуации и остались в своём доме. Наши власти их не трогали.
Моя мама работала в детском садике, что находился на Кузнечной улице, воспитательницей. Чтобы не забивать Вам головы лишней информацией, привожу названия уже переименованных улиц. Мирная жизнь в довоенных Териоках была непростой. Власти с трудом налаживали курортную инфраструктуру. Успели разобрать повреждённую колокольню на кирхе. Отремонтировать на ней крышу и открыть в ней кинотеатр «Победа». За такое кощунство нашим гражданам 31 августа 1941 года придётся заплатить дорогую цену.
А пока была мирная жизнь. После победоносной войны с Финляндией у граждан Териок была уверенность, что они живут в безопасном месте. И что Красная Армия всех сильней, в обиду их ни кому не даст. Так прошёл год. В апреле 1941 года Главу нашего семейства забирают на военные сборы. В военкомате ему за сданный паспорт выдали справочку, из которой было видно, что оный гражданин отбывает не в Сочи загорать, а крепить обороноспособность страны, т. е. на военные сборы в Прибалтику. Наступает 22 июня 1941 года. Жители Териок, как и все граждане страны, встретили это известие с тревогой, но почему-то без паники и все были уверены, что врага в Ленинград не пустят. В середине августа мать узнаёт от Полины - землячки супруга (она была женой помощника коменданта города Ленинграда), что он лежит с тяжёлым ранением в помещении школы на Петроградке. Тогда все больницы были переполнены и раненых размещали в зданиях школ. Несмотря на запреты, мать пробралась к мужу. У него было тяжёлое ранение в живот и начинался перитонит. Он без всяких политесов сказал, что наша армия драпает от самой границы и не может остановить немцев. Они так прут, что только чудо может спасти наш город. Поэтому она должна срочно эвакуироваться из Териок и ехать в глухую деревню Шоргутово, под Кострому, к его родителям. Мать вернулась в Териоки в конце августа, никто не знал, где проходит линия фронта.
- Побег из Териок. Оккупация.
28 августа пришедшая в детсад нянечка сказала, что она сейчас видела, как над вокзалом кружил самолёт с голубой свастикой на крыльях. Мать забрала брата Юрку, ему было тогда 3 года, и, прихватив с собой ещё ребёнка, у которого из родных, была только бабушка, бегом на вокзал. Там они сели в поезд и поехали в Ленинград.
Добираться пришлось довольно долго. До Белоострова доехали быстро и без приключений. А в Белоострове поезд только проскочил мост через реку Сестра, как налетели самолёты и начали бомбить. Одна бомба попала в здание вокзала, ещё одна упала на мост. Сам поезд самолёты догнали в районе современного ж.д. переезда Белоостров – Дибуны. Так как бомбы побросали на станцию, паровоз расстреливали из пулемётов. Сделав из него решето, спокойно улетели восвояси. Матери пришлась с двумя детьми пробираться через болота к станции Дибуны. Потом пешком шагать до Озерков. На это ушло два дня.
В Озерках она сдала в милицию второго ребёнка и с Юркой двинула на улицу Рентгена к Полине. Там она встретила родную сестру мужа Настю, которая и сказала, что мать стала вдовой. Пробыв у Полины до 5 сентября, мать принимает решение ехать под Кострому. Предложила Насте ехать вместе, но та отказалась, сказав, что немцев должны разбить и не пустить в город. Конечно, выехать из города без особого разрешения было сложно. Но, благодаря той же Полине, проблема была решена.
Итак, 6 сентября 1941 года у платформы Московского вокзала стояло два эшелона. Конечно, никакого расписания движения у поездов не было и пассажиры обоих литеров за время стоянки успели даже перезнакомиться друг с другом. Около двух часов дня соседний поезд двинулся первым. Наш отправили поздно вечером. Ночь ехали с длинными остановками, а рано утром увидели под откосом обгоревшие вагоны поезда, который ушёл первым. Это было 7 сентября, а 8 сентября немцы замкнули кольцо блокады Ленинграда на станции Мга. Так что моя матушка и тут выскользнула, в самый последний момент. До Костромы ехала три недели.
А в Териоках 31 августа 1941 года был солнечным днём. В кинотеатре «Победа» шёл дневной сеанс. Работали почта, магазины, милиция следила за порядком в городе. 104-й Териокский истребительный батальон держал оборону на горе Пухтола. Часа в три дня, по проспекту Ленина пробежало несколько наших солдатиков. А вслед за ними в город въезжали финские солдаты на мотоциклах и грузовиках. Как рассказывала после войны наша соседка Зинаида Колбасова, они останавливались у магазинов и грабили прилавки на глазах у обалдевшей публики. Заглянув в кирху, они увидели, что там крутят кино. Сочли это за святотатство и забросали зал гранатами. К вечеру собрали всех жителей Териок на проспекте Ленина. Все деревянные дома по проспекту горели. Начальника почты, которая находилась рядом с современным домом быта, заперли в помещении и подожгли. Начальника милиции вывели во двор и расстреляли. Так же расстреляли кого-то из администрации. Поздно вечером всё население погнали к железной дороге. Погрузка в поезд была между Териоками и Тюрисевя - совр. Ушково. Какая-то часть людей попала в концлагеря, кого-то определили батраками к хозяевам на хутора. Наши соседи Колбасовы - Зинаида, её сын Борис и дочь Люся попали на хутор. В плену они были до октября 1944 года.
- Блокада Ленинграда
Настя с Полиной остались в блокадном Ленинграде. Если Полина и голодала, то всё равно ей было легче, она получала дополнительный паёк за мужа. А вот Настя, та хватанула лиха сполна. Голод изматывал так, что она специально ходила по стороне улицы, которая наиболее опасна при артобстреле, чтобы скорее погибнуть и больше не мучится. Но Всевышней её берёг. И тогда, когда она, работая на фабрике, где шили солдатские рукавицы, перешла из одного цеха в другой, за две секунды до попадания в него бомбы. И тогда, когда у неё украли карточки и она не ела ровно две недели. Совсем ничего не ела.
Блокадники частенько говорили, что они выжили благодаря тому, что после бомбёжки бадаевских складов, они копали там землю, пропитанную жжёным сахаром, и зимой пили с ней чаёк. Современному человеку трудно в это поверить, но иногда это было именно так. Официально не признавалось, что были случаи каннибализма, но однажды Настя, возвращаясь с работы, встретила во дворе какую-то женщину и та предложила ей купить варёное мясо. Настя долго не могла вспомнить, как оно выглядит. И на всякий случай отказалась. Придя домой, она сказала Полине об этом предложении. Та ей объяснила, что эту тётку ловят уже не первый день. Она у трупов срезает уши. Отваривает их и продаёт. Через несколько дней эту мадам поймали в соседнем дворе дружинницы и передали патрулю. Те, увидев содержимое её сумки, расстреляли товарку прямо на месте.
Настю эвакуировали из Ленинграда осенью 1943 года через Ладогу. На противоположном берегу им выдали по буханке хлеба. Многие набросились на хлеб и сразу его слопали. В результате заворот кишок и смерть. За Настей, присматривала какая-то женина и не давала ей всё сразу съесть. Поэтому она через месяц добралась до Шоргутово почти живой. Когда её увидели встречающие родственники на станции Мантурово, то они подумали, что из вагона вышла столетняя бабуля, а не тридцатилетняя женщина. Весила она, вместо 65 кг, только 22 кг. Местные медики понимали, что при такой дистрофии надо очень аккуратно подходить к питанию. Конечно, Настю такая диета не устраивала и она постоянно плакала, что ей не дают поесть.
- Волосатый деликатес
А однажды произошёл такой случай, который чуть не кончился тюрягой для Настиного отца. Дело в том, что во время войны был такой порядок: все владельцы поросят обязаны были после забоя животного его шкуру сдавать государству. Наша Настёна, по своему голодному обычаю, везде рыскала что-нибудь поесть. Забравшись на чердак, она увидела там свиную шкуру. Отрезав кусочек и попробовав его на вкус, она сказала себе, что это самое вкуснее блюдо, которое она ела в своей жизни. Это даже не взирая на то, что шкура была не опаленная. Так она, отрезая кусочек за кусочком, всю её слопала. Пришло время сдавать шкуру государству. Кинулись искать, шкуры нет. После домашнего дознания, Настя раскололась. Призналась, что это она, главная саботажница страны по заготовкам кожматериалов. Целым Сельсоветом вместе с фельдшером отбивались от военкомата и заготконторы. Ведь тогда никто не имел представления, что такое блокадный Ленинград. Как потом вспоминала Настя, вид у неё был специфический. Живот был как надутый мячик руки и ноги тонкие, волосы с головы куда-то сбежали. Похожа была скорее на марсианку, чем на довоенную передовицу производства и заслуженного донора.
Благодаря усилиям общественности, удалось спасти папашу от уголовной ответственности. А Настя на некоторое время для односельчан стала достопримечательностью. Они с интересом наблюдали, как она превращалась из древней старушки опять в молодую женщину. Старая чёрная кожа отслаивалась, а из-под неё появлялась новая, как у ребёнка.
- Возвращение в Териоки
Наступает 1944 год. В сентябре наши войска опять дают пинка финской армии и освобождают Териоки. И что Вы думаете? Наши девушки - маман и Настя опять рванули в Териоки. Вот странное дело. Ещё идёт война, в городе полно мин, дома разрушены, электричества нет, въезд только по пропускам, а они уже торопятся вернуться назад. Удивительно то, что где бы человек не родился, но если он проживёт в Териоках хотя бы один год, то этот город становится для него на всю жизнь родным.
В конце октября 1944 года, моя маман с братцем, вместе с Настей по дороге в поезде знакомятся с Клавой Рожновой, у которой двое детишек, Володя и Люся. И вот такой дружной компанией приезжают они в Териоки, на Комсомольскую улицу дом №20. Из двух комнат уцелела одна, во второй, снарядом из стены вырвало несколько брёвен. Так что первую зиму жили в тесноте, но не в обиде. Финские старики жившие на противоположной стороне улицы и на этот раз никуда не уехали.
Сразу после освобождения города, в уцелевших дачах организовывали госпитали, где долечивали раненых бойцов. Вот там то и подрабатывали наши дамы. В основном это была стирка белья, заготовка дров, работы по кухне. Оплатой за труд, была крупа, керосин, портянки, и, от лица службы, большое армейское спасибо. С детьми сидели поочерёдно. Одних детей оставлять было не безопасно. Дело было в том, что по лесу ещё прятались финские солдаты, которые не успели удрать со своими сослуживцами. А по ночам, они шарили по погребам и кладовкам, ища, что-нибудь съестное. Естественно пугая население. Поэтому-то и днём было страшновато.
Настя выпросила у старшины хозвзвода госпиталя, трофейную винтовку с двумя патронами. Тот с оговорками, но дал. Однажды поздно вечером девушки услышали в коридоре какой-то шорох. На оклик "Кто там?" был молчок. Потом опять шорох. Клава пригрозила, что будет стрелять. Реакция была прежней. Тогда Клава, чтобы спугнуть злодея, шарахнула из винтовки по двери. Звуки стихли. А на утро в коридоре обнаружили труп убитого финского солдата. Он был очень обросшим, худым и оборванным. Его сдали старшине, который винтовку им давал. Старшина с двумя солдатами погрузили финна на телегу и отвезли в район Аптечной улицы, где потом был школьный сад. Там его втихаря и похоронили. Винтовку, конечно, старшина забрал. И прочёл им лекцию, что Финляндия из войны вышла и отстреливать финских солдат не прилично.
В ноябре месяце Клава у старшины попросила солдатика помочь принести шкаф из соседнего дома для меблировки обшарпанных апартаментов. Тот дал ходячего раненого. Им оказался Миша, мой будущий родитель. Тот, как увидел мою маман, так сразу и влюбился. Притащил не только шкаф, но и кровать, стол, тумбочку, большое зеркало и много всякой всячины. В то время мебель в Териоках не покупали, а таскали из заброшенных домов. После выписки из госпиталя, его перевели в строительный батальон, который восстанавливал железнодорожные пути на станции Териоки У него было достаточно тяжёлое ранение, снесло осколком половину ягодицы. С разрешения командира, он жил на Комсомольской улице дом № 20. Война подходила к концу, и ни кто не думал, что искалеченных солдат пошлют на фронт. Но при подготовке к берлинской операции подгребали все резервы. В марте Мишаню погрузили в вагончик и послали добивать Гитлера. Как мы знаем, цена за его смерть была высокая. В том числе в эту цену вошла жизнь моего родителя. Так что у меня свой счёт к немецкому фашизму.
- Принимай родина нового гражданина.
Родился я 15 июля 1945 года, в доме № 2 по Берёзовой улице, который стоит и поныне на берегу ручья. Сразу после войны там был госпиталь, где долечивались раненные бойцы. В палате с ранеными отгородили простынёй уголок. Где я и появился на белый свет, заявив мощным ором. Так как молоко сразу у мамаш не появляется, то заткнуть рот младенцу было нечем. Тогда какой-то солдатик дал мне две столовые ложки простого чая. Я попил чайку и угомонился на целые сутки. Нянечка даже подумала, что я помер. Но через сутки мои интриги кончились и я стал как настоящий фронтовой ребёнок. Орал только по одной причине. Граждане, дайте ради Христа поесть. Все остальные проблемы меня почти не трогали. Правда была одна неприятность, которая чуть не свела меня в месячном возрасте в могилку.
Принято считать, что после войны люди были добрыми и отзывчивыми. Но это не так, как во все времена люди бывают разными, и хорошими, и плохими, а то и просто мерзавцами. Так наш дом по Комсомольской № 20 был разделён на две части. На второй половине жили соседи. Главой семьи был Георгий Павлович Наумов, который был начальником милиции на станции Териоки. Ему по блату первому подключили электричество, а чтобы провести провода в остальные помещения дома надо было запитаться со щитка на его кухне. Он демонстративно никого не впускал на кухню, даже угрожал пистолетом. У меня, как на грех, на подбородке появилось два нарыва, из-за которых я орал несколько суток подряд. Ночью, при свете от керосинки, моя мать рыдала от бессилия, что она не может мне ничем помочь. К утру нарывы меня стали душить окончательно. Настя видя, что я стал от удушья синеть, схватила ножницы и резанула ими по нарывам. Они вскрылись и я через две минуты уже спал безмятежным сном.
Потом, конечно, электричество нам подключили, но уже запитывали от другого столба. А Георгий Павлович продолжал жить взаперти. Говорили, что Наумовы жили затворниками потому, что он когда-то отправил в тюрьму невинного человека, а тот обещал после отсидки вернуться, отстричь ему уши, выколоть глаза и ещё что-то отрезать. Конечно, Георгию Павловичу очень не хотелось быть скопцом, без ушей и глаз. Поэтому и прятался от всех. Так что и тогда было много отрицательных персонажей.
- «Операция батон» и грабёж арсенала.
Шло время, я стал подрастать. Вот мне уже три года. Как вы помните, для меня самое главное, это чтобы было чего-нибудь пожевать. Моя маман уже работает на Териокском хлебозаводе. Но это совсем не гарантировало хлебобулочного изобилия. За украденный батончик можно было загреметь в тюрьму на много лет. А вот варианты овладеть им были.
Один из них. Подходишь к хлебозаводу и начинаешь барражировать у окна раздачи. Тётенька-контролёр, увидев меня, кричит: "Эй! Вера, твой черныш пришёл". Выходит мама, поцелует, погладит по голове и скажет, иди сынок домой, я скоро приду. Я киваю головой и делаю вид, что всё понял и пошёл куда сказано. На самом деле отхожу на десять метров, потом опять возвращаюсь к окну раздачи. Тут тётенька-контролёр видит, что парень не зря крутится, ломает горячий батон пополам, якобы он был бракованным и даёт в ручонки. Да, забыл сказать, что в операции «Горячий батон» я участвую не один. За углом меня поджидали два бугая, это семилетний Валера Богачёв и его брат, девятилетний Митя. Явившись за угол с добычей, мои дружки тут же батон отнимают и посылают меня обратно. Иногда тётенька давала ещё батон, но и его участь была такой же. А чаще окошко не открывалось и приходилось топать домой натощак.
Конечно, было обидно, что со мной так обходились «друзья». Может быть, с тех времён я понял, что обижать слабых это свинское занятие. Теперь я могу с полной уверенностью сказать, что человеческая натура, его характер формируется очень рано. Намного раньше, чем об этом думают его родители. То, что это происходит в дошкольном возрасте, это, как говорят современные подростки, сто пудов.
А пока приходилось существовать в тех условиях, которые были, и, чаще всего, они были экстремальными. Взять хотя бы свой досуг. Я очень любил строить шалаши и старался строить так, чтобы они были антивандальными. Построив такой шалаш, с амбразурой на улицу, устанавливал пулемёт и строчил по проходившиму мимо участковому т. Малышенко. Пулемёт был настоящий, а вот патронов не было. Поэтому пришлось стрельбу изображать путём крика "тра,та,та - тра,та,та". Малышенко вытаскивал меня из шалаша вместе с пулемётом, с каской на носу, тащил за ухо к матери и грозил мне всякими карами. Потом пулемёт конфисковывал и отпускал юного пулемётчика на все четыре стороны. Таким образом этот мерзавец, наведываясь в огневую точку-шалаш, постепенно разгромил весь мой арсенал, а он был не малый. Пулемёт 1 шт, автомат 1 шт. ракетница 1 шт. пистолет 2 шт. Каски 1 целая и 2 пробитые осколками. Артиллерийского пороха «макароны» ведро одно. Всё, что я натаскал с Пухтоловой горы, пошло псу под хвост. Вот так я с юных ногтей был объектом для грабежа.
- Попытка социальной адаптации
Мать, видя, что у неё под боком растёт настоящий милитарист, решила пристроить меня в детский садик, в котором она работала до войны. Она расчитывала, что там мне дадут вместо пулемёта какую-нибудь погремушку или деревянную лошадку, на которой я буду скакать, как юный будённовец.
Привела она меня утром в садик и передала воспитательнице. Та показала мне шкафчик с вишенками на дверце и сказала, что это моя мебель и я должен класть свои вещи только в него. На завтраке мне, как вечно голодному, добавки не досталось. Потому, что мои соседи по столу были более нахальными и вели себя беспардонно. После завтрака группа пошла бездельничать во двор. Я же побрёл изучать территорию. Вкусный запах вывел меня к новому одноэтажному зданию. Им оказалась кухня садика. Я открыл дверь и заглянул в помещение. Там стояла огромная тётя и что-то чистила над ведром. Издалека было не понятно, что это было, то ли картошка, то ли яблоко. У меня молниеносно созрел дерзкий план. Ворваться в помещение, подбежать к ведру, схватить эту ленту очисток и рвануть на улицу, а там уже смотреть, что это за трофей. В успехе я был уверен, потому что элемент неожиданности был на моей стороне. Я не сомневался, что если я прорвусь на улицу, то она меня уже не догонит.
Пока я выстраивал все элементы плана в единую линию, время было упущено. Я резко рванул, но на мою беду эта лента рухнула в ведро. Подбежав, я стал шарить в ведре добычу. Эта огромная тётка без особого труда сгребла меня в охапку и поволокла к воспитательнице. Там она навешала на меня ярлыков, что я вор-налётчик и чуть ли не террорист. На удивление воспитательница не стала назойливо читать лекцию, как надо вести себя в приличном обществе и вообще, как надо жить на белом свете. Просто сказала - иди мальчик играй с ребятами в песочек. Мне это импонировало. Дождался обеда. История с добавкой повторилась. Я опять пролетел со льготами. Тогда я понял, что с этой организаций надо завязывать и, чем раньше, тем лучше.
После обеда, когда наступил тихий час, я встал с кроватки, одел сандалики и вышел через веранду на улицу. Там я по знакомой дорожке почапал домой. Придя в родные пенаты, я объяснил маман, что в этом садике обитатели полные босяки. Добавки хронически не дают, тётка с кухни обзывает самыми погаными словами. И вообще, я в их шкафчиках не нуждаюсь. Мама ругать меня не стала, просто пообещала завтра во всём разобраться. Но разбор произошёл значительно раньше. Через часа два-три после моего прихода прискакали три тётки и, увидев меня живым и здоровым, стали на перебой рассказывать маме, как они чуть не передохли со страху, когда обнаружили мою пропажу. Меня распирала огромная гордость, что такие большие тётки, облечённые полномочиями и безграничной властью, чуть не передохли мучительной смертью. Тогда я первый раз понял, что я не таракан на ложке, а настоящая личность.
Конечно, маме было понятно, что держать меня в закрытом пространстве садика просто опасно для самого садика. Она знала масштаб души своего сына и знала, что мне для обитания нужен весь город и даже его окрестности. Поэтому с садиком вопрос был закрыт навсегда.
- Борьба с «домашними животными»
Во время войны все просеки, полянки, лужайки на Карельском перешейке были засеяны пшеницей финскими солдатами. Убранное зерно хранили в маленьких домиках, чаше всего это были баньки. Но в один из военных годов зерно было поражено каким-то жучком и есть его было нельзя. Но финны, наверно, хотели его как-то использовать по другому назначению, поэтому не уничтожали. А крысы расценили этот жест людей, как подарок судьбы и приглашение к столу. Их развелось такое огромное количество, что после того, как наши власти вывезли и уничтожили их провиант, они с голодухи стали грызть всё подряд. Могли загрызть даже младенца. Поэтому ночью надо было быть бдительным, чтобы крысы не покусали ноги или руки. Самое рациональное это было брать с собой под одеяло какую-нибудь обувь. Когда они начинали нагло бегать по одеялу, то мой братик Юрка брал галошу или валенок и бил их по мордасам. Крысы с визгом разбегались. Так было несколько раз за ночь. И ещё была одна напасть - это клопы и тараканы. Конечно, тараканы были большие, но к людям они относились более гуманно, чем клопы. Эти твари были настолько злыми и свирепыми, что кусали публику с изощрённым садизмом. Народ был готов ночевать на берёзах или на телеграфных столбах, лишь бы не встречаться с ними один на один в постелях.
Естественно, люди пытались с ними бороться и делали это кто как умел. Кто-то при оклейке обоев добавлял в клейстер табак, кто-то сухую горчицу, но всё равно, эти мероприятия были малоэффективны. И борьба с насекомыми растягивалась на многие годы. А, с другой стороны, эти невзгоды закаляли характер будущих строителей коммунизма.
- Хоть режьте меня, но...
Лично у меня тогда были дополнительные проблемы. Это помимо тех, которые испытывала вся страна.
Дело в том, что мой десятилетний братик наотрез отказывался брать меня с собой в баню. То он жаловался, что я медленно плетусь за ним, то скулю, когда он сильно дерёт меня мочалкой. Поэтому мать вынуждена была брать меня с собой в женское отделение бани. Это наводило на меня такой ужас, что я и по сей день удивляюсь, почему я не стал заикой. Самым ужасным было то, что голые тётьки начинали меня тискать, лобызать и говорить: "Ой, Вера, какой он у тебя хорошенький". А я, в это время был в полуобморочном состоянии от того, что они видят все мои секреты. Всё-таки я уже был трёхлетним мужчиной, а не молокососом в мокрых пелёнках. Большего количества адреналина я в жизни не получал.
Однажды я маме сказал, как Шарапов в фильме «Место встречи изменить нельзя», вот, что хотите делайте со мной, хоть режьте меня, но я к голым тётенькам мыться в баню больше не пойду. Тогда она пристроила меня мыться к дяде Лёше Басову на водокачку, где был душ. Она тогда находилась в двадцати метрах от современного железнодорожного моста. Кстати, Лёша был хорошо знаком с моим отцом и много рассказывал о нём. Говорил, что он был видным парнем и очень любил мою маман. Наступает 1949 год. Наш дом отправляют на капитальный ремонт. Мы все переезжаем на время ремонта на Кавалерийскую улицу в дом, который цел и по ныне, это двухэтажный дом, стоящий рядом с бывшей кочегаркой ресторана «Олень».
- Вершина изящества и красоты
В этом доме в то время жила известная личность - это был продавец керосина. Имя и фамилию его точно не помню, кажется, Гриша. Но как выглядел, запомнил хорошо. По определённым дням он работал в керосиновой лавке, которая находилась на проспекте Ленина, в тёмном погребе рядом с домом, где сейчас находится прачечная и химчистка. Тут же до войны была почта. В этом погребе стоял большой бак из оцинкованного железа, в котором был налит керосин. Этот дядька черпал керосин из бака молочным черпаком и разливал его через воронку по покупательской посуде. А посудой могли быть бидоны, банки, бутылки и даже кастрюльки.
Два дня в неделю он торговал керосином в разъезд. Что это такое? Дело происходило так. Этот дядька брал большую телегу, на которой лежала здоровенная цистерна с керосином. Запрягал в неё коня-тяжеловоза и, раскатывая по улицам Зеленогорска, выдувал на трубе мелодию, которая говорила о том, что ребята хватайте любые посудины и дуйте скорее за горючим, пока оно приехало к вашему дому. Моментально выстраивалась большая очередь. Торговля шла керосином бойко. Для нас, юных балбесов, это было большим развлечением. Особенно разглядывание огромной лошади, у которой была длиннющая чёрная грива, заплетённая в косички и толстые лохматые ноги. Вся её сбруя была украшена медяшками. Они сверкали как настоящее золото. Такой лошадиный наряд мне казался вершиной красоты и изящества.
Но самое большое удовольствие было впереди. Компания таких шкетов, как я, терпеливо, как грифы в Серенгети, ждали своего часа. Это когда закончится торговля, и он поедет дальше, а мы прицепимся к «колбасе» и прокатимся до новой остановки. Правда, возвращались мы обратно тоже не пешком. Брали обод от велосипеда и бежали, толкая его согнутой проволочкой перед собой. Вот таким иногда бывает настоящее человеческое счастье.
- Мельчайший предприниматель
Через несколько месяцев ремонт нашего дома был закончен и мы вернулись назад. Правда, семейство Рожновых осталось на улице Красных командиров.
К нашему огорчению, после ремонта наш дом стал сырым и холодным. Зимой приходилось печь топить два раза в сутки. Но зато у нас стало целых две комнаты и веранда. И самое полезное приобретение было то, что нам построили сарай для дров, что открывало для нас самые безграничные материальные перспективы. Теперь мы могли сдавать дачникам сразу две комнаты с верандой и на некоторое время отходить от материальной пропасти, в которой на дне барахтались самые нищие граждане нашей страны. На эти деньги мы покупали одежду и обувь, потому что по-другому скопить нужную сумму денег с нищенской зарплаты было просто не возможно.
Видя, в каком материальном положении находится моя мать, я с пяти лет стал задумываться над тем, какой вид предпринимательской деятельности может принести наибольшие дивиденды. Вариантов было несколько. Все они падали на летний сезон. Самый надёжный, это сбор грибов или ягод. Но были и менее масштабные, можно было напроситься у соседей попасти скот. Во время выпаса пригласить на помощь дружка с уголовными наклонностями, чтобы он постоял на «атасе», а самому подоить животину. Так можно было незаметно от хозяев украсть по стаканчику молока.
Был ещё такой бизнес. Десятилетний Валерка Богачёв с братцем Митей (в прошлом - батонные вымогатели) имели лохматую лапу, т. е. полезные связи, в лесничестве. Они брали дневной подряд на уборку леса от валежника. Надо было очистить от сломанных сучьев и веток определённую часть леса и сложить их в отведённом для этого месте. В основном это были места вокруг кладбища. Дневной барыш составлял от 25 до 30 рублей. Мне отваливали с барского плеча от 3 до 5 рублей. Я чувствовал себя сказочно богатым и нёс скорее эти деньги домой, чтобы хвастануть перед мамой. Она, как мудрая женщина, брала один рубль в семейный бюджет, а остальное отдавала обратно, чтобы я мог купить пирожок с повидлом или мороженое. Это нас обоих переполняло гордостью, что я уже не стопроцентный халявщик, а партнёр.
Когда не было халтуры, можно было прогуляться на Пухтянку и пошарить по воронкам, собрать артиллерийскую картечь. Сдать её в пункт приёма утильсырья, который находился тогда на Комсомольской улице и почувствовать себя Крезом. Правда, тётка приёмщица ворчала, что мы с таким бизнесом до получения паспорта не доживём. А может это кончится тем, что принесут нашей мамочке лямочку от штанишек и подошву от сандалика. И скажут - вот гражданочка, всё что осталось от вашего непутёвого сыночка.
С этой картечью мы однажды чуть и в правду не оказались в лучшем из миров. А дело было так. Как-то на кладбище и вокруг него обнаружили несколько мин. Военные решили территорию снова протралить. Прислали минёров, те прослушали местность, где миноискатели «пропикали», там поставили красные флажки. С тем, чтобы назавтра пришли сапёры и убрали взрывоопасные предметы. Мы же, как самые умные ребята в Северном полушарии, решили опередить их. Цель-то была какая? Собрать снаряды, потом взорвать их и собрать картечь. Под одним флажком обнаружили неразорвавшийся реактивный снаряд от «катюши». Наш самый пожилой и мудрый двенадцатилетний Митя предложил отвернуть боеголовку и высыпать картечь наружу, чтобы потом сдать её в утиль и стать богачами. Но, чтобы отвернуть боеголовку, нужен был ключ. Его с собой не было. Тогда решили, что снаряд надо перепрятать, а завтра придти и раскрутить головку. Правда, сначала хотели головку отбить камнем, но только её замяли и не открутили. Снаряд перенесли поближе к забору кладбища и закопали под вековой сосной, поглубже под корни.
Придя на следующее утро, увидели на этом месте воронку диаметром метров десять и глубиной метра три. Сосна, под которую положили снаряд, валялась в метрах двадцати. Эта воронка исчезла только лет десять назад. Её завалили мусором. Так что Боженька нас, дураков, тогда пожалел. Правда, я всё же сделал вывод и больше к таким предметам живого интереса не проявлял.
Конечно, и позднее были опасные ситуации, но это были не связанные с моей инициативой. Учась в Сестрорецком ПТУ № 2, мы с пацанами мотали уроки на Ржавой канаве. Там во время войны проходила линия фронта. Вся земля была нашпигована осколками и боеприпасами. Даже в шестидесятые годы неразорвавшиеся мины ещё валялись на поверхности. Для нужд строительных организаций на Ржавой канаве устроили песчаный карьер. Экскаватор стоял, как ему и положено, у подножья дюны. Мы с парнями шли по вершине, где проходили траншеи финской обороны. Вдруг Юра Поликарпов, мой сосед и однокашник по училищу, поднимает с земли артиллерийскую мину и говорит, вот сейчас брошу вам под ноги эту хреновину и ваши кишки будут болтаться на ветках этих сосен. Я, вспомнив реактивный снаряд, аккуратно забрал мину у Юрки и бросил её вниз от греха подальше. Хорошо, что был обеденный перерыв, и экскаваторщика не было на месте. Внизу мина рванула, как надо, ни одного стекла в экскаваторе не осталось.
Но это всё будет позже. А пока всё идёт своим чередом. Я счастливый человек. В школу пока ходить не надо. Пока маманя на работе, я целыми днями гуляю на улице. Правда, теперь она работает стрелочницей на железной дороге и смена у неё по 12 часов. Так, что о режиме говорить не приходиться. В течение дня можно с друзьями сходить на Пухтолову гору, там было интересно играть. Много свежих траншей и можно найти массу интересных вещиц. Особенно не стреляных патронов. Хорошим развлечением было набить спичечный коробок порохом, поджечь его и бросить с вершины горы вниз. Падая, он оставлял за собой дымный след. Было похоже на сбитый немецкий самолёт.